Переменная звезда - Страница 117

117

Я унаследовал толику его способности мыслить с сумасшедшей скоростью. Довольно рано стало ясно, что мне не достался отцовский дар в области экзотической математики, но столь же чертовски ясно было и то, что отцу это было откровенно безразлично до последней субатомной частицы, и, может быть, в этом состояла еще одна, совершенно иная его гениальность. Зато я к семи годам освоил альт-саксофон и играл с такой скоростью, что это буквально пугало моего первого учителя, Фрэнсиса Лейна – а ведь его самого прозвали Быстрым Лейном. В глубине души я всегда честно и бесповоротно считал себя одним из лучших ныне живущих композиторов и одним из лучших саксофонистов, хотя и понимал, что другие признают это только через несколько десятков лет. Но теперь, конечно, у меня уже кое-что имелось в моем послужном списке.

Но, кроме того, я довольно рано заметил, что соображаю я обычно быстрее большинства людей. Если только дело не касается меня самого. Чаще всего, когда я разговаривал с людьми, мне приходилось ждать, пока остальные придут к тем же выводам, к которым я уже пришел. Мыслительные схемы формируются и создают комбинации в моем сознании, будто ускоренно воспроизводящиеся кристаллы, и порой это происходит настолько быстро, что даже мне самому кажется, будто в логических процессах я перескакиваю через несколько ступенек и просто заглядываю на последние страницы задачника в поисках ответа. Телепатия происходит в буквальном смысле мгновенно; возможно, порой так же выглядят и другие разновидности мышления.

Я видел присутствующих в командном отсеке людей, я знал, кто они такие, за исключением двоих, и похоже, в то мгновение, когда мне удалось отбросить неверие и очевидное, я понял, кем должны быть эти двое, и каким образом они все тут оказались, и почему каждый из них тут появился, и что может означать их присутствие. Для обычной дедукции и индукции гениальность на самом деле не нужна – нужно всего лишь желание осмыслить неосмысливаемое. И к тому времени, как я перестал хохотать, я уже почти все осмыслил.

Джинния Конрад, покинутая мной, устремилась на поиски нового многообещающего носителя генов гениальности.

Разве был хоть малейший шанс, чтобы ее дед со всей решительностью не объявил ей: "На этот раз найди кого-нибудь с какой-нибудь серьезной профессией. Хватит с нас треклятых артистов". То, что она когда-то сделала своим избранником саксофониста, наверное, стало ее самым смелым жестом протеста против династической судьбы, и родственнички смирились с ее выбором только из-за неоспоримой гениальности моего отца.

Есть ли кто-то, представляющий собой более глобальную противоположность саксофонисту, чем физик-экспериментатор? Ну ладно, возможно – финансист, но Джинни не была извращенной.

Предположим, что она повторила схему, нашла потомка мужского пола одного или, может быть, даже двоих из величайших мыслителей недавнего времени. Предположим, что этот парень действительно унаследовал гениальность в этой же области, желание и способность своими руками разъять вселенную, а потом слепить снова. Глаза у этого малого определенно были совсем как когда-то у Теслы. И такая же наивность.

Для подхваченного поистине релятивистским драйвом Джинни и финансируемого из неисчерпаемых ресурсов семейства Конрад (между прочим, Дж. П. Морган в свое время проявил недюжинную хитрость и просто нашел для Николы Теслы жену, которая бы держала его в узде)… разве могло существовать хоть что-то недостижимое для такого гения?

Предположим, что его интересовали сверхсветовые двигатели для звездолетов? Деду его супруги это бы очень пришлось по душе.

Если он действительно этим интересовался, то за пять лет вполне мог получить корабль с двигателем, готовым для тестирования – если я не ошибался насчет Джинни.

Если гений и корабль остались в живых после первоначальных тестов, можно было нисколько не сомневаться в том, какие пассажиры окажутся на борту этого звездолета и отправятся в первый официальный круиз задолго до того, как Солнечная система узнает о самом существовании этого корабля. Во-первых, на борту должны были находиться двое, помимо самого изобретателя-пилота: его супруга и ее дед. Этот полет мог стать не просто историческим – он мог стать самым историческим полетом всех времен и народов – невозможно было предположить, чтобы эти два имени не фигурировали в первом же абзаце повествования.

Говорят, что удача – это осадок хорошего планирования. Если самый главный параноик на свете является тем единственным, кто способен удрать от конца света, прихватив с собой несколько спутников… разве это можно даже назвать удачей? Наверняка они оказались либо на темной стороне Земли, либо в тени какой-то другой планеты, когда эта планета начала светиться по краям.

Если на борту небольшого судна находился Верховный Конрад, значит, с ним вместе должны были находиться еще, как минимум, три человека.

Первый, кто необходим этому старому параноику-злодею? – это очень-очень хороший и очень-очень-очень надежный телохранитель. Видимо, телохранительницей была та женщина, которую я принял за его компаньонку – та самая, с виолончельным голосом и угрозой в низких нотах. Неудивительно, что она выглядела такой подтянутой! Небось могла уложить нас всех одной левой, пользуясь правой как щитом, чтобы прикрывать своего босса. Если ты склонен крушить всех на своем пути, тебе нужна надежная защита.

Второй – Ренник. Вышколенный слуга, человек "для разговоров с подданными", подхалим, лакей и прирожденный мальчик для битья, если таковой понадобится. Без такого никак не обойтись.

117