– А как бы я, блин, мог это сделать? – развел руками Ричи. – Я тогда был, блин, сильно занят, так сказать.
– Он был занят тем, что отбивался от парня, – пробормотал Жюль.
– Ну я же… это… пытался отбиться, да, – подхватил Ричи. – А мне доставалось. Вот ведь, блин… Я что, долбаный боксер, по-вашему? И все ж таки, ваше рассудейство, я вот что сказать хочу: потом уж совсем фиг знает что началось, и уж тут я нихрена не виноват. Короче, мы все были в дерьме, так я говорю: почему бы нам не забыть про все про это. Так же будет честно.
Жюль добавил:
– Неохота признаваться, но он прав, ваша честь. Ничего ведь страшного не случилось. А раз не случилось – так чего дерьмо развозить?
Судья Уилл некоторое время дышала носом и гневно взирала на подсудимых. Наконец она изрекла:
– Вот мое решение. Вы оба извинитесь перед мистером Джонстоном за то, что нарушили неприкосновенность его жилища и частной жизни и испортили мебель в его каюте. Ремонт вы произведете самолично. В течение следующего месяца вам будет запрещено покидать свою каюту за исключением того времени, когда вы будете работать и есть.
Она закрыла папку, лежавшую на столе перед ней. Ричи не мог поверить в такую удачу.
– И все! – выдохнул он и осклабился.
Судя Уилл многозначительно кашлянула. Ухмылка Ричи угасла.
– Я бы вынесла значительно более суровое решение, – заверила она его. – Но старший психотерапевт "Шеффилда", доктор Льюис, проконсультировала меня по этому вопросу и сказала, что считает умеренное употребление "гамака" приемлемым на протяжении данного полета, и капитан корабля ее поддерживает. Ни один из вас не знал об этом, когда вы обратились к мистеру Джонстону, но факт остается фактом. Вы едва избежали серьезных санкций. Считайте, вам очень повезло, что у камеры наблюдения был исправен микрофон.
– Мы так и считаем. Спасибо вам, ваша честь, – торопливо проговорил Жюль. – Пошли, Рич.
Они дружно встали и исчезли из кадра. Через несколько секунд та дверь, лицом к которой я сидел, открылась, и они вышли оттуда в сопровождении Лейхи, своего пузатого адвоката. Они ужасно старались (но без особого успеха) сдержать довольные ухмылки, которые напугали бы наемного убийцу и даже агента по продаже недвижимости. Когда они увидели меня, их ухмылки приобрели более хищный вид.
– Эй, фермер Браун, – крикнул мне Ричи, – тук-тук!
Я был настолько ошарашен и деморализован, что непроизвольно подыграл ему:
– Кто там?
– Там долбанутый кусок дерьма с вымазанными в навозе ботинками, который дубасит хороших ребят, потому что у него глазки говном замазаны.
Я раскрыл рот… но если и можно как-то ответить на такую тираду, то я до сих пор не знаю как.
– Удачи тебе, козел, – сказал Жюль и хлебнул из своего извечного стакана. – Давай, Ричи, потопали.
Они нагло пошли прямо на нас. Пришлось расступиться и дать им дорогу. Они вышли через дверь в противоположной стене.
– Текст при тебе? – еще раз спросил Соломон.
Я вздрогнул и похлопал рукой по карману:
– Черт. Надо было бы проглядеть…
– Теперь уже поздно, – сказал Сол. – Пойдем.
Вскоре я оказался в удивительно удобном кресле. Я сидел лицом к "трем медведям".
Слева сидела координатор Гроссман. Нет, она, конечно, была не так уж огромна, но все ее параметры превосходили средние – и что важнее, она была из тех людей, которые ухитряются доминировать в любом месте, если пожелают. В данный момент она просто наблюдала, но даже это она делала со вкусом, с удовольствием. Видимо, надеялась, что я ее повеселю.
Прямо передо мной сидела "медведица" средних размеров – главный судья Уилл. Когда я видел ее на экране, ее взгляд показался мне скептическим. Сейчас он был более… знающим. Мамы всегда знают, о чем думают дети, – так мне говорили. Пока дети не достигают определенного возраста, по крайней мере. Видимо, я этого возраста еще не достиг. И порадовался тому, что есть еще третий "медведь", поскольку можно было перевести глаза на него…
…И я тут же пожалел о том, что это сделал. Самый маленький медведь, лейтенант Брюс, на самом деле больше походил на бентамского петуха. Большинство мужчин как-то смиряются со своим маленьким ростом, но если их дразнят с детства, порой им так и не удается справиться с комплексом неполноценности. Этот человек постоянно на кого-то злился. А на меня ему злиться разрешили. Я попытался не смотреть на него, но у меня не вышло… Ну точно, хоть у него туфли были и на высоких каблуках, ноги, когда он сидел, до пола все-таки не доставали. И он поймал мой взгляд.
– Добрый вечер, Джоэль, – сказала судья Уилл.
Я перевел взгляд на нее и разжал губы, и только тут понял, что все до единой молекулы влаги в моей ротовой полости куда-то улетучились. Я что-то прохрипел.
Соломон сказал:
– Добрый вечер, главный судья, – и дал знак кому-то, кого я не видел даже краем глаза.
– Вы говорите за гражданина Джонстона, доктор Шорт? – изумленно осведомился лейтенант Брюс.
– Да, третий помощник.
Передо мной возникла бутылка воды. И снова я обрадовался – но лишь на мгновение. Стоило мне только сделать первый глоток, как я сразу понял, в какие края отбыла вся жидкость моего организма.
Услышав свое звание, лейтенант Брюс приободрился.
– Не возражаете, если я поинтересуюсь, почему, доктор?
– Он играет на саксофоне, сэр.
Этот ответ явно сразил Брюса наповал. Ему жутко хотелось к чему-то придраться и вести себя свысока, но даже он не смог бы вести себя свысока с релятивистом.